Был ли звук, который только что издал Кен, стоном? Что ж, он, безусловно, заслужил страдать после того, что сказал несколько секунд назад, с яростью подумала Грейс.

Только душившая ее злоба помешала ей разразиться очередной обвинительной речью… или беспомощными рыданиями. Каким же негодяем нужно быть, чтобы бросить ей в лицо такие слова?

Что ж, Кен быстро поймет, что она может найти для него не менее обидные!

— Если бы я считала, что такая тактика сработает… и что ты не извратишь смысл поступков, совершенных под влиянием момента, я, возможно, и рискнула бы, — притворно слащавым голосом произнесла она и совершенно изменившимся, холодным и уверенным, тоном добавила: — Но если бы я оказалась на твоем месте…

— Ты повела бы себя иначе? — подхватил Кен.

— Ну, если бы я была тобой, то сначала убедилась бы в верности своих данных, прежде чем разбрасывать обвинения направо и налево. — Грейс устремила на Кена последний негодующий взгляд и сказала: — Все, я больше не желаю ничего слушать!

Она ушла, прежде чем Кен сумел остановить ее. Ну почему, почему он просто не сказал ей, что нашел способ не закрывать фабрику?

Почему? Из-за своей проклятой мужской гордости — вот почему!

Придя домой, Грейс почувствовала слабость и легкое головокружение. Это из-за жаркого солнца и голода, сказала она себе. Даже пытаться представить себе иное объяснение было бы величайшей глупостью.

Глупостью, да, но она почему-то не могла избавиться от страха, что ее дурацкое поведение могло привести к серьезным последствиям. Нельзя сказать, чтобы она не любила детей, — она их любила. Нельзя также сказать, чтобы она не хотела иметь собственных, — она их хотела. Но не теперь и, уж во всяком случае, не от Кена Эдвардса.

Я просто впала в беспричинную панику, сказала себе Грейс, придав такое значение обычной тошноте. Это было легко сказать, но в это трудно было поверить. Чувство вины — могущественная сила! Ее воображение, опережающее события и рисующее ей картины жизни матери-одиночки, мешало рассуждать здраво.

Если даже она беременна, то это, разумеется, скоро станет ясно по приступам утренней тошноты. Но ее нынешнее недомогание вполне можно объяснить более безобидными причинами.

Но что, если она все-таки беременна? Директор школы, забеременевшая после ночи случайного секса! Эта мысль заставила ее похолодеть. Она прикинула по дням, когда все должно выясниться. А до тех пор… до тех пор нужно постараться не паниковать!

8

Грейс услышала возбужденный гул голосов родителей, собравшихся перед школьным зданием. Заинтригованная, она внимательно посмотрела на них. Обычно по понедельникам родители вели себя вяло, но этим утром их настроение было явно приподнятое… В отличие от моего собственного, отметила Грейс, останавливаясь на оклик одной из женщин.

— Вы уже слышали новости… Разве это не чудесно? Я не могла поверить, когда Питер вернулся домой в субботу и сказал, что Кен Эдвардс решил не закрывать фабрику!

Грейс уставилась на нее.

Кен это сделал? Но он сказал ей… Прежде чем она сумела разобраться в своих запутанных мыслях, другая мать присоединилась к их беседе и, добродушно хохотнув, выразила восхищение ролью, которую Грейс сыграла в демонстрации на минувшей неделе.

— На нас произвело большое впечатление то, как мистер Эдварде защищал вас в участке, сказав, что не намерен затевать дела. Да потом еще мы узнали, что он не будет закрывать фабрику. Это совершенно изменило наше отношение к нему. — Просияв, она бросила на Грейс взгляд, который та поняла, только когда женщина продолжила: — Но вам, конечно, все это стало известно намного раньше нас.

Лицо Грейс вспыхнуло. Другие родители тоже смотрели на нее с нескрываемым любопытством. Но Грейс не могла понять почему, пока внезапно не услышала голос Джины Орвелл, с негодованием воскликнувшей:

— Лично я считаю это позором! Человек, занимающий ее положение… директор школы, позволяющая себе такого рода связи. Должна, однако, сказать, что меня это не удивило. Я никогда не одобряла методов ее преподавания!

Джина обращалась к одной из родительниц, стоя к Грейс спиной. Когда Грейс приблизилась, женщина с пылающим от смущения лицом что-то прошептала Джине.

Но Джина, казалось, не разделяла ее смущения. Она тряхнула головой и проговорила еще громче:

— Простите, но мне безразлично, слышит она меня или нет. В конце концов это ей нужно стыдиться. Так себя вести… Провести ночь в его гостиничном номере, а потом изображать перед нами саму добродетель!

Грейс почувствовала, что кровь еще сильнее прилила к ее щекам. Родители, окружавшие Джину, расступились при ее приближении, и она оказалась лицом к лицу с негодующей женщиной.

Сердце Грейс болезненно дрогнуло, когда она заметила злобный триумф в глазах Джины. Джина никогда не любила ее, она это знала. Впрочем, и Грейс миссис Орвелл была совершенно безразлична. Однако сейчас ставки были слишком высоки, чтобы руководствоваться подобными эмоциями.

Напомнив себе — хотя вряд ли она нуждалась в напоминании — о своем положении и своих обязанностях директора, Грейс поглубже втянула в себя воздух и попыталась дать отпор Джине.

— Насколько я понимаю, предметом вашего разговора являюсь я. И если это так…

— Надеюсь, вы не собираетесь отрицать сказанного мною, — грубо перебила ее Джина. — Это не привело бы ни к чему хорошему. Кэтрин, администратор отеля, которой я прихожусь крестной матерью, видела вас, и когда вы приходили, и когда уходили на следующее утро. Она узнала вас по снимку в газете. Она не поверила своим глазам, когда прочла, что вы принимали участие в демонстрации на фабрике… После того как провели ночь с ее владельцем.

У Грейс упало сердце. Все оказалось намного хуже, ' чем можно было предположить. И она видела по обеспокоенным лицам родителей, что они потрясены откровениями Джины.

Что она может сказать в свое оправдание? Какие смягчающие — обстоятельства способна привести в свою защиту? Грейс вынуждена была мрачно признать, что ей нечего сказать, что бы улучшило ситуацию. А если она скажет правду, то это только ухудшит ее!

— Вы ведь понимаете, надеюсь, что это мой долг как председателя родительского комитета высказать свои сомнения по поводу того, что ваше поведение может послужить во благо нашим детям?

— Я не… — попыталась прервать ее Грейс. Но Джина заглушила ее оправдания, громко заявив:

— И в довершение всего вас еще забрали в полицию. Я просто убеждена, что в департаменте образования должны узнать об этом! — с явным наслаждением сказала она Грейс. — В конце концов я мать и обязана думать о моральном здоровье своего ребенка, — продолжала Джина с праведным негодованием, которое заставило наиболее впечатлительных родителей округлить глаза. — На вашем месте…

К счастью для Грейс, ее заглушил звонок, созывающий учеников на занятия и дающий ей долгожданный повод сбежать от своей мучительницы.

От мучительницы, но не от муки, признала она полчаса спустя, неподвижно стоя у открытого окна своего маленького кабинета.

Она видела взгляды родителей — от жалостливых до непристойно любопытных, — когда они с нетерпением ждали ее реакции на слова Джины. Грейс знала, что в силах миссис Орвелл сделать ее жизнь и жизнь ее семьи невыносимой. Другие члены родительского комитета, конечно, тоже могут усомниться в честности и моральных принципах директора. И хотя Грейс сомневалась, что будут предприняты какие-нибудь дисциплинарные меры, вряд ли самой ей будет приятно пребывать в состоянии конфронтации с родителями или знать, что ее поведение марает репутацию школы.

Что же касается замечания Джины о департаменте образования, то скорее всего это были лишь пустые угрозы. Но Грейс знала, что совесть не позволит ей оставаться в школе против воли родителей или в ситуации, когда они будут считать ее недостойной заботиться об их детях.